Я кланяюсь в пояс «Двенадцатой ночи», так как этот спектакль – первенец, моя первая профессиональная работа на сцене Молодежки. Я благодарен Владимиру Туманову, потому что он доверил одну из самых интересных ролей мне, молодому выпускнику театральной академии; и неизвестно, как бы сложилась моя актерская судьба в Молодежном театре, не получи я роль Эгьюйчика. С этим спектаклем связаны приятные воспоминания, как о первой брачной ночи, когда одновременно чувствуешь и вкус…, и силу... и большие возможности…
Владимир Туманов похож на льва в клетке, это человек неуемной фантазии и жизненной энергии; я еще помню его размашистую походку и свирепость льва, когда он был чем-то недоволен. У Туманова возникла восхитительная идея прочтения шекспировской «Двенадцатой ночи». По замыслу, на сцене должен был стоять нос корабля, который после бури попал на неведомый остров Иллирия со своими законами и праздниками, а двенадцатая ночь – это двенадцатая по счету ночь безудержного празднества. Они, иллирийцы, любят жизнь из плоти и крови, они патриоты бутылки и духа веселья; за 50 километров от этого дикого острова разносится запах перегара, смесь из «ароматов» всевозможных спиртных напитков и запах желания. Даже Герцог любит не столько Оливию, сколько свои страдания по отношению к ней, «он любит ненависть к нему». Дюжину ночей этот неведомый остров сотрясается, не спит, пьет, наслаждается жизнью, но не хмелеет, а в иллирийцах просыпаются такая силища, такая удаль, что они готовы поднять выброшенный на их берег корабль и пронести его через волны. Скорее всего, по причине малого бюджета спектакля, корабль заменили на простую скамейку посередине сцены – вот, наверное, и все декорации. Но актерские дарования должны были восполнить недостаток декораций и вид голых подмостков.
Ой, как мне было сложно репетировать. Основным двигателем спектакля являются три персонажа: сэр Тоби Белч в сумасшедшем исполнении Сергея Барковского, Шут Фесте, которого первоначально играл Костя Воробьев (когда Костя ушел из Молодежного театра, на эту роль ввелся Александр Карпухов) и третий «лишний» в их команде «сообразим на троих» - сэр Эндрю Эгьюйчик. У Туманова было два замечания ко мне: «Дыши, Рома, дыши!» – кричал он мощным баритоном. Это замечание я до сих пор не понимаю, но те, с кем он репетировал не один спектакль, говорят, что это замечание относится ко всем и никто его не понимает. И второе: «Ну что ты подыгрываешь то Барковскому, то Воробьеву? Вызывай огонь на себя, бери все в свои руки!». Мне было страшно, непонятно, странно, ужасно. Это сейчас я могу «потянуть одеяло на себя», где надо – сделать паузу, если необходимо – придумать новый гэг, а 10 лет тому назад на фоне других актеров, занятых в спектакле, я казался маленькой овечкой в стае матерых волков, которым палец в рот не клади - всю руку оттяпают.
Открою секрет: на премьерных спектаклях я перед началом каждого (!!!) выпивал:
100 грамм Вана Таллинна,
банку Джина,
75 грамм водки,
полировал пивом
и завершал процесс приобщения к Шекспиру 100 граммами коньяка.
После употребления этой термоядерной смеси я мог выйти на площадку и что-то начать делать – то ли раскованно, то ли развязно. Начинал подготавливаться я к этому процессу (морально и физически) за неделю до спектакля.
Но обвинять актеров и режиссера «Двенадцатой ночи» в балаганном действии я бы поостерегся. Да, спектакль спорный и неоднозначный, и противников у него ровно столько, сколько и поклонников. Мне кажется, Владимир Туманов открыл и показал нового Шекспира, доселе неизведанного; он попытался пробудить в нас наши личные актерские дарования и, ставя перед нами неимоверно трудные задачи, постепенно раскрывал современного Шекспира – открытый прием открытого театра, где что-то неглавное может стать самым важным, где есть место настоящим страстям на почве буйной фантазии. К сожалению, после премьеры спектакль оказался «ненужным ребенком» для режиссера. Боюсь, Владимир Туманов посещал спектакль раза три-четыре, не больше. А данное сценическое действо, как алмаз, требует искусной огранки и постоянного оттачивания актерского мастерства.
Спектакль оказался полностью в руках актеров – а это огромный патриотизм со стороны исполнителей (в самом высоком понимании слова). Десять лет спектакль держится и собирает аншлаги исключительно за счет актерского энтузиазма. За что отдельное спасибо Сергею Барковскому, как старшему товарищу и «ответственному дежурному» по спектаклю «Двенадцатая ночь».
Свобода, в данном случае, является также и миной замедленного действия, потому что каждый актер начинает считать свою роль наиглавнейшей и пытается самовыразиться в ней – происходит медленное, но верное разрушение спектакля на подсознательном уровне. Мы становимся заложниками самих себя, своих дарований и ролей.
Говорю «Спасибо» и низко кланяюсь всем актерам, участвовавшим и участвующим в спектакле, который требует сверхорганики, сверхсил, сверхэнергии. Это геройский поступок!
© 2015 Роман Нечаев astroma.net
фотографии Владимира Постнова